Мудрые генетики продолжают докапываться до биологических корней личности. То, что один ребенок рождается на свет веселым, а другой — угрюмым, — не наши домыслы. Это правда. Но не вся правда: ДНК — еще не судьба, крайне важна и роль обстоятельств
Выражение «тени своей боится» как нельзя лучше подходило к двухлетней Мэрджори. Она была так болезненно застенчива, что не могла поднять глаз на незнакомого человека, не то что заговорить с ним. Даже самые дружелюбные собаки и кошки внушали ей страх. Когда профессор Гарварда Джером Каган, открывший, что подобная робость предопределена генетически, прислал клоуна, чтобы тот поиграл с Мэрджори, она убежала искать защиты у матери, «словно в комнату вползла кобра». Диагноз Кагана: это не просто застенчивость, а особое наследственное состояние, при котором мозг всячески старается избежать новых впечатлений. Продолжая наблюдать за девочкой на протяжении нескольких лет, профессор заметил, что ее характер меняется. Когда она пошла в школу, то благодаря занятиям балетом и хорошим отметкам приобрела уверенность в себе, и у нее появились друзья. Родителям даже удалось уговорить ее заняться верховой ездой. Из прежней тихони получилась весьма бойкая второклассница.
И биология — а точнее, генотип — не стала для Мэрджори судьбой. Об этом и пойдет речь. В последние годы ученые сумели выделить гены, которые предположительно отвечают за все типы эмоционального поведения — от ощущения счастья до агрессивности и любви к риску. Вековой спор о том, что определяет темперамент — природа или воспитание — похоже, решился в пользу матушки-природы с ее неиссякаемым источником генов. Или все не так просто? Ученые все яснее начинают сознавать, что личность формируется взаимодействием генотипа и внешней среды. Стенли Грин-спен, педиатр из Университета Джорджа Вашингтона, говорит: «Природа воздействует на воспитание, воспитание на природу — и так без конца. Каждый шаг влияет на последующий». Сейчас многие предполагают, что впечатления и опыт способны изменять саму структуру мозга. Энергию агрессивного от природы ребенка можно направить в более конструктивное русло. Смогла же Мэрджори одолеть свою застенчивость! Нигде не сказано, что человек должен развиваться, неукоснительно следуя своему генетическому проекту. Этот вывод влечет за собой концептуальные изменения не только в воспитании детей, но и в социальной политике.
Опыты Грегора Менделя с горохом, сумевшие так убедительно объяснить, почему человек наследует голубые глаза или лысину, оказались недостаточными для такой сложной машины, как мозг. В нашем организме — около 100 тысяч генов, из которых 50–70 тысяч принимают участие в формировании и функционировании мозга. Гены управляют рецепторами и медиаторами, которые передают и принимают сигналы так, чтобы каждый занял свое место, как автомобиль на стоянке. Но к каждой «стоянке» ведут миллиарды путей, которые чрезвычайно чувствительны к внешнему воздействию. Ларри Сивер, профессор психиатрии из медицинского центра «Маунт Синай», пишет о том, что психотравма у переживших Холокост в ряде случаев оказала генетическое воздействие на их детей, унаследовавших те отклонения от нормы, которые вызываются стрессовым воздействием на мозг. «Вероятно, ощущения опасности и неуверенности сопровождали их так долго, что повлияли на семейную атмосферу и деформировали биоструктуры их детей».
Ген не гарантирует появления того или иного навыка или свойства, а лишь открывает ему путь. Чтобы это свойство проявилось, некая внешняя сила должна «включить» ген, и лишь тогда он возьмется за дело. Высокий уровень стресса приводит в действие разные гены — в том числе и те, которые, очевидно, ответственны за страх, застенчивость и некоторые психические заболевания. Дети, зачатые в те три месяца 1945 года, когда в блокированных нацистами Нидерландах свирепствовал голод, были подвержены шизофрении вдвое чаще по сравнению с теми из их сверстников, чьи родители избежали травмы голода. «Еще двадцать лет назад никто не желал субсидировать исследования, если они были связаны с генетической природой шизофрении, — говорит Роберт Пломин, сотрудник лондонского Института психиатрии. — Каждый твердо знал, что, согласно Фрейду, шизофренией человек обязан тому, как с ним обходилась мамочка в первые годы жизни. Теперь же денег не получишь, пока не упомянешь о генетике. Любая крайность порочна, что доказывается цифрами: лишь 50 процентов случаев шизофрении обусловлены наследственными факторами».
Колоссальные усилия были приложены, чтобы определить, какая часть данной черты характера наследственная, а какая — сформирована воздействием социума. В книге Фрэнка Саллоуэя «Рожденный восстать», анализирующей влияние того, как протекали роды, на личность, дается панорама многообразного — и почти не учитываемого исследователями — воздействия внешней среды. Но это макровзгляд. Большинство же исследований посвящены отдельным аспектам человеческих чувств. В Университете Аллегени (Пенсильвания), например, установили, что гневное битье посуды и хлопанье дверью обусловлено генетически на 40 процентов, а привычка орать при ссоре — всего на 28 процентов. Самый распространенный метод таких исследований — это изучение близнецов. Если однояйцовые близнецы в каких-то своих поступках или реакциях обнаруживают большее сходство, чем близнецы двуяйцовые, то вероятность того, что этот поступок/реакция генетически обусловлены, выше. И все же узел «натура-среда» далеко еще не развязан.
Для полной ясности надо было бы выделить какой-либо ген и проследить, как именно будет взаимодействовать с ним окружающая среда. К примеру, ученые считают, что люди, у которых сцепление медиатора дофамин-4 с геном-рецептором выражено сильнее, обнаруживают большую предрасположенность к поискам сильных ощущений. Он обеспечивает меньшую восприимчивость к страху и физической боли, а потому дети врезаются на своих трехколесных велосипедах в стену просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. «Отсюда и берутся сорвиголовы», — говорит Гринспен, который, впрочем, утверждает, что сверхактивное любопытство таких детей можно обуздать: рискового ребенка, который любит бить кулаком во что-нибудь твердое, надо научить более мирным играм. «Если вы сумеете переориентировать их потребность в риске с разрушения на созидание, из них могут вырасти харизматические деятельные лидеры».
Из всех черт характера наибольшего внимания исследователей, вероятно, удостоилась застенчивость. Каган, за 17 лет проведший в Гарварде наблюдения над 500 детьми, сумел вычленить характерные признаки застенчивости у младенцев, еще находящихся в утробе матери, — их пульс превышает 140 ударов в минуту, то есть бьется намного чаще, чем у других эмбрионов. «Застенчивый» плод уже чрезвычайно активно реагирует на внешние раздражители. Однако такой ребенок может преодолеть свою предрасположенность, если его родители бережно, нетвердо проведут его через ситуации, вызывающие тревогу, — будут поощрять к играм с другими детьми или — как в случае с Мэрджори, боявшейся животных, — будут приучать его к общению с лошадьми. Каган установил, что к четырем годам не более 20 процентов генетически застенчивых детей сохраняют эту черту.
Надолго ли хватит этого перепрограммирования, останется ли оно и в зрелости? Говорить об этом пока рано, ибо роль генов была установлена относительно недавно. Эксперименты над животными все же позволяют сделать некоторые выводы. Стивен Суоми из Национального института детского здоровья и развития человека ставил опыты с макаками резус, которые обладают той же генетической предрасположенностью к застенчивости, что и люди. Боязливый детеныш, попадая под опеку опытной и заботливой самки, преодолевает это природное свойство и — что еще удивительней — часто становится лидером. Более того, собственных детенышей эта особь воспитывает так же умело, как воспитывала приемная мать ее саму. Передав им свои гены боязливости, она учит их преодолевать эту предрасположенность теми же методами, какие применялись к ней. И этот цикл продолжается: генетически робкие детеныши вырастают в не просто нормальных, а превосходящих средний уровень родителей. Из этого следует, по словам Суоми, что «при рождении делать выводы рано. Каков бы ни был генетический фон, врожденные слабости могут быть не только преодолены, но и превращены в достоинства».
Однако так могут рассуждать ученые, родителям же не всегда удается понять, какого рода впечатления и опыт скажутся на формировании характера ребенка. Если он улыбчив и легко устанавливает визуальный контакт, тем самым он отчасти сам определяет окружающую его среду, которая в свою очередь воздействует на его темперамент. Родители, улыбаясь ему, воркуя с ним или иным способом показывая, что его сигнал принят, и принято радостью, укрепляют тем самым его природный оптимизм. Но до улыбок ли, если ребенок родился с пониженным мышечным тонусом и к четырем месяцам едва держит головку? Гринспен установил, что мать такого младенца сначала улыбается ему, но, не получая отклика, перестает. Сдается и ребенок, которому не удалось развить свою способность вступать в контакт с окружающим миром. «Двигаясь в этом направлении и дальше, вы усугубляете проблему», — утверждает Гринспен, доказавший, что если родители будут отвечать хмурому ребенку повышенным оживлением, то им все же удастся пробудить в нем интерес к миру.
Подобные открытия способны, без сомнения, произвести переворот в теории и практике воспитания. Но каков будет исход? Как утверждает Майкл Льюис, директор Института проблем детского развития (Нью-Джерси) и автор книги «Перемена участи»: «В нашем обществе существует стойкая убежденность в том, что твою судьбу определяет то, что происходит в детстве. Было оно счастливым — все в жизни будет в порядке. А ведь это глупо». Льюис считает, что жизненный опыт способен радикально переориентировать 90 процентов природных свойств, оставляя взрослому лишь одну десятую врожденных черт характера и темперамента. «Не стоит преувеличивать важность проявляющихся в раннем детстве индивидуальных различий, как врожденных, так и благоприобретенных, — говорит он. — Человек открыт для внешних впечатлений и очень легко поддается их воздействию». Некоторые ученые предостерегают: несмотря на ошеломительные открытия, попытка перепрограммировать хотя бы узкий аспект эмоциональной предрасположенности ребенка — дело очень непростое. С. Роберт Клонинджер, профессор психиатрии и генетики из Вашингтонского университета (Сент-Луис, штат Миссури), говорит: «Тут невозможен круглосуточный эксперимент в лабораторных условиях, а лишь в этом случае можно было бы рассчитывать на заметный результат». Что ж, родителям следует принять к сведению ослепительные перспективы, открытые генетиками, поблагодарить окружающую среду за ее благотворное воздействие — и продолжать постигать неточную науку (а вообще есть ли они, точные?) воспитания детей.